выдавались одеяла, простыни, оловянная посуда, чашка и ложка. В подвале он оборудовал кухню, чтобы обеспечить 1800 порций еды в день. Одну из своих фабрик он превратил в общежитие для беженцев. Под псевдонимом Вэл Сеймур Виктор оплачивал въездной сбор, который позволял многим беженцам проходить через таможню. Он создал фонд, чтобы ежедневно снабжать бесплатным молоком каждого беженца в Шанхае. Он пожертвовал деньги на дорогое железное легкое в одну из трех больниц, созданных для обслуживания беженцев, и превратил одно из своих зданий на Нанкин-роуд в магазин для иммигрантов, где беженцы могли собирать средства, продавая свои вещи. Он основал учебный лагерь, где 200 человек прошли профессиональную подготовку по специальностям механика, столяра и плотника. Он начал нанимать беженцев на свои предприятия. Один из беженцев, ботаник по профессии, получил в управление свое загородное поместье в пригороде Шанхая. Другой установил швейную машинку на кухне, которую он делил с тремя другими семьями, и шил новые рубашки из ткани, подаренной Виктором с его текстильных фабрик.
Сильвия Ченселлор, британская жительница Шанхая, критиковавшая Виктора за то, что он плейбой и игнорирует бедность и неравенство в городе, изменила свое мнение. «Бог простит ему все грехи за ту благотворительность, которую он оказывает» беженцам, — заявила она.
Беженцы мельком видели своего благодетеля, но не до конца понимали, кто он такой. «Люди, которые нам помогали, были марокканцами», — вспоминает Эрих Райзман.
Для Рейсманов, приехавших в ноябре 1938 года, Шанхай стал шоком после изысканности Вены. На улице Эрих разглядывал китайские семьи, живущие в картонных коробках. Однажды, проходя мимо, он увидел лежащий на земле пакет, завернутый то ли в соломенную циновку, то ли в кусок газеты, из которого торчала маленькая ножка. Он с ужасом понял, что это был мертвый ребенок, которого родители положили на тротуар. Ребенок умер за ночь от голода.
Никто из новоприбывших не говорил по-китайски, лишь немногие — по-английски.
Хотя в Германии и Австрии они жили в среднем классе, нацисты конфисковали их деньги и вещи, когда они уезжали. Они были дезориентированы и напуганы. Семье Эриха повезло: в однокомнатной квартире, которую им выделили, была ванная. Большинство семей беженцев были направлены в разбомбленный район Хонгкью, который был разрушен во время боев между китайцами и японцами в 1932 и 1937 годах. Семьи теснились в одно- или двухэтажных домах, расположенных вдоль переулков, отходящих от главных улиц, без воздуха и темноты, в каждом из которых было по десять комнат и примитивные ванные комнаты — зачастую не более чем «горшки для меда» или ведра, которые приходилось опорожнять несколько раз в день. Один из новоприбывших беженцев писал: «Людям, привыкшим к несравненно лучшим условиям, это казалось таким безнадежным, обстановка такой убогой, что многие взрослые мужчины… были охвачены таким безнадежным отчаянием, что садились на грязный пол и плакали, как дети».
К февралю 1939 года число беженцев превысило расчеты Виктора. В Шанхае проживало более 6000 еврейских беженцев, и они прибывали со скоростью 1000 человек в месяц.
* * *
Условия жизни были ужасными, но беженцы не сталкивались с юридическими препятствиями и ограничениями. Отец Эриха начал искать работу. В Вене он занимался оптовой торговлей фруктами. Когда стало ясно, что Рейсманам придется покинуть Вену, мать Эриха начала брать уроки шитья перчаток в одном из еврейских агентств. В Шанхае это стало для семьи спасением. Как и многие мужчины, отец Эриха с трудом смирился с потерей работы и престижа. Он начал продавать перчатки своей жены другим беженцам, затем он и старший брат Эриха устроились автомеханиками в шанхайскую автобусную компанию, принадлежавшую немецкому иммигранту. Вскоре они накопили достаточно денег, чтобы купить небольшой дом в Хонгкеве и сдавать часть его жильцам, получая небольшой побочный доход.
Несколько месяцев спустя Эрих и его семья прошли несколько кварталов по улице и сделал то, что в 1939 году было бы невозможно в Вене или Берлине: Эрих прошел бар-мицву, когда ему исполнилось тринадцать лет. Хотя евреи, хлынувшие в Шанхай, были перегружены и бесконечно жаловались на тесноту жилья, антисанитарию и отсутствие работы, они также были свободны. Их прибытие в Хункеу положило начало очередному преобразованию Шанхая. В городе уже были иностранные районы, такие как Международное поселение и Французская концессия, которые соседствовали с китайскими районами города. Теперь к ним добавилась «Маленькая Вена».
Не найдя работы по специальности, многие беженцы стали открывать в Хонгкеве магазины, рестораны и кафе. Они вывешивали немецкие вывески и продавали немецкую еду. Они основали три разные газеты на немецком языке, которые выходили благодаря рекламе мясников и портных беженцев. Многие из беженцев были музыкантами-любителями. Они объединились и создали камерный оркестр. По всему району возникли любительские театральные группы, в которых артисты из Вены и Берлина соревновались за право поставить лучшую постановку «Трехгрошовой оперы» Бертольта Брехта и произведений Августа Стриндберга, Джорджа Бернарда Шоу и Ноэля Коуарда. Почти 300 художников объединились в Европейское общество еврейских художников и организовывали выставки.
В своем плотном социальном календаре Виктор находил время, чтобы пообедать с беженцами и посетить театральные постановки, организованные любительскими театральными группами беженцев. Он привез британского посла на экскурсию по мастерским беженцев. «Занят помощью в организации представлений для нашего Фонда детского молока и поиском партнеров для некоторых предприятий беженцев, которые идут хорошо», — записал он в своем дневнике. «У нас есть хороший женский портной, кожевник и производитель мыла, и все они прекрасно себя чувствуют».
Одним из беженцев, которых нанял Виктор, был Теодор Александр, молодой человек, бежавший из Берлина в Шанхай вместе со своей решительной матерью, которая зашила семейное золото и фондовые сертификаты в матрас и взяла его с собой на борт корабля, доставившего семью в Шанхай. Теодор нес с собой свиток Торы из соседней синагоги, разграбленной нацистами во время Хрустальной ночи. Во время бурного морского перехода, когда из-за крена и рысканья корабля другие пассажиры отправились на внешние палубы, чтобы их укачало, мать Теодора не разрешила своим троим детям покинуть стол, заявив: «Мы не знаем, когда снова будем есть и когда снова будем веселиться». Она заказала бутылку кьянти. Приземлившись в Шанхае, она обратилась к Теодору, которому только что исполнилось восемнадцать лет, и сказала: «Это один из самых нечестивых городов в мире. Я не могу запретить тебе встречаться с девушками, но на следующее утро обязательно сделай прививку от венерических заболеваний».
Теодор, изучавший английский язык в Берлине, был нанят Виктором в качестве агента по закупкам, который закупал товары для отеля Cathay и других владений Сассуна. Убежав от берлинского хаоса и
